Территориальные потери по итогам Второй Мировой войны, обширная диаспора, традиционная обособленность от соседей и давление ЕС, силящегося заставить венгров «быть как все» — все это, в сумме, ведет Будапешт к оппозиции по множеству вопросов. Вступление Украины в НАТО оказалось одним из них. Несомненно, вдумчивый диалог с Будапештом и с венгерской диаспорой в Украине способен преодолеть этот барьер. Но на практике все обстоит непросто.
Начало конфликта
В 2017 году Украина приняла закон, обязывающий использовать в средних школах и ВУЗах только украинский язык. На первый взгляд — из лучших намерений: для более успешной интеграции меньшинств в украинское общество. Но закон вызвал большой скандал и обрушение отношений между Венгрией и Украиной.
Впрочем, первые признаки конфликта проявились еще весной 2014 года, когда премьер-министр Венгрии, Виктор Орбан, потребовал автономии для венгров Закарпатья на фоне начала российской агрессии на Донбассе.
О личности Орбана и его политическом курсе написано и сказано очень много нелестного. Но бывший соросовский стипендиат, ставший врагом Сороса, начавший путь в политику с критики советского тоталитаризма и требований о выходе ВНР из Варшавского блока, а затем превратившийся в правого консерватора, а также его партия «Фидес», снова и снова побеждают в Венгрии на выборах. И хотя у Орбана немало критиков и в самой Венгрии, он сидит во власти очень прочно. С этим фактом следует считаться. Орбан, его окружение, и его политические приоритеты — данность отношениях с Венгрией, также, как Путин — с Россией, Байден — с США, а Макрон — с Францией.
Сам Орбан вовсе не пророссийский, о чем часто говорят, и не прозападный политик. Он не «про», и не «анти» по отношению к Украине. Орбан — прагматик, он, прежде всего, проорбанский, а затем уже провенгерский, в той лишь мере, в какой его пребывание у власти зависит от голосов венгерских избирателей.
Секрет успеха Орбана — в умелом балансировании между разными группами населения внутри страны, и разными внешними силами во внешней политике. А в политтехнологической схеме, позволяющей ему снова и снова побеждать на выборах, важнейшую роль играют диаспоры.
В силу исторических причин, в сопредельных с Венгрией странах есть большие венгерские диаспоры. Прибавим к этому языковой барьер — венгерский язык не похож ни на один из языков, распространенных по соседству с ним. Прибавим исторические обиды. В сумме получим гремучую смесь, обращаться с которой нужно крайне осторожно. Так что вопрос диаспор в Венгрии — очень серьезный вопрос.
Что касается Украины, то Закарпатская область с XI века была частью Венгерского Королевства на протяжении почти 800 лет. Вместе с Венгрией она вошла в Австро-Венгерскую империю, а после ее распада несколько раз переходила из рук в руки, и, в итоге, по Трианонскому договору 1920 года, была передана Чехословакии, хотя большинство ее населения на тот момент составляли венгры.
После оккупации Чехословакии эта территория была передана Венгрии. В 1944 году Советский Союз оккупировал Закарпатскую область, а в 1945 году президент Чехословакии Эдвард Бенеш официально уступил ее СССР.
Согласно последней переписи населения, проведенной в 2001 году, этнические венгры составляли примерно 12% населения Закарпатья.
Уравняв диаспору во всех правах с жителями Венгрии, и раздавая ей венгерские паспорта, Орбан прочно застолбил за собой ее голоса, уже потому, что любой новый премьер может пересмотреть такой подход. Диаспора — его железный электоральный резерв, за который он всегда будет держаться обеими руками. Но, хотя борьба за права диаспор — важнейшая часть имиджа Орбана, он действует гибко: ни в Румынии, с которой у Венгрии есть совместные энергетические проекты, ни в Сербии, которая играет роль мостика для укрепления выгодных отношений с Россией, Орбан не заостряет венгерский вопрос в такой же степени, в какой он сделал это в Украине.
С другой стороны — а кто, собственно, начал конфликт? С киевской точки зрения, вопрос об автономии для закарпатских венгров, поднятый весной 2014 года, был наигрышем на руку России, и ударом в спину Украине. Но с точки зрения Орбана, в основе действий которого лежат прагматизм и национальный эгоизм — это не упрек, а констатация факта, — все выглядит немного иначе.
Права диаспор — один из политических приоритетов венгерского премьера. Если бы Украину прогнули в 2014 году, заставив дать автономию ОРДЛО — а такой вариант в то время представлялся возможным, — закарпатские венгры могли бы получить автономию следом за Донбассом, и упустить такой момент Орбану было нельзя. Но потребовать — не значит упорно добиваться. Требование было озвучено, политические дивиденды получены, но, коль скоро федерализация Украины, которой добивалась и добивается Россия, не прошла, вопрос об автономии был отложен на неопределенное время. В Будапеште с пониманием отнеслись к тому, что Украина в сложившейся ситуации не может дать автономию кому бы то ни было, поскольку это создало бы крайне опасный прецедент, которым Россия не замедлила бы воспользоваться. К тому же 12% населения для автономии определенно маловато. И Венгрия продолжила поддерживать Украину, включая процесс получения безвизового режима с ЕС и голосование в поддержку санкций и резолюций против России.
Все изменилось после того, как 25 сентября 2021 года Петр Порошенко подписал Закон № 2145-VIII «Об образовании». Включавший, среди прочего, и cт.7, предписывавшую полный переход высшей школы на государственный язык, а также обучение на языках меньшинств только параллельно с обучением на украинском языке. Причем, и такое двуязычие должно было завершаться в средней школе.
Языки и политика
Резоны принятия такого закона с украинской точки зрения тоже понятны. Единый языковой стандарт высшего образования хотя бы отчасти уравнивал карьерные перспективы выпускников всех украинских ВУЗов — по всей Украине. Но, в первую очередь, ст.7 была направлена против образования на русском языке, составлявшем в то время мощную конкуренцию украинскому, и бывшим орудием российского влияния на Украину. Однако единый для всех языков закон ударил по интересам других меньшинств, вызвав недовольство в Румынии, Венгрии, Греции, Польше и Болгарии.
Будучи верным в принципе, закон был плохо продуман в деталях. Его авторы исходили из того, что Украина — мононациональное государство, на территории которого нет районов компактного проживания национальных меньшинств, массово предпочитающих в этих районах общаться на другом, не украинском языке, что далеко не так.
Вопрос продвижения украинского языка, и придания ему доминирующего статуса в повседневном общении и в СМИ по всей Украине — очень важный, но при этом крайне сложный и неоднозначный. Не все языки находятся в одинаковой политической позиции по отношению к украинскому. А честное и полное обсуждение этого сложного вопроса возможно только после признания того, что главной языковой проблемой в Украине, прямо угрожающей ее независимости, является слишком широкое распространение именно русского языка, конкурирующего с украинским.
Почему русский и венгерский языковой вопрос — разные
Проблема русского языка в Украине очень сложна, и, к сожалению, сильно замалчиваема. Она, несомненно, заслуживает отдельного обсуждения, но несколько выходит за рамки статьи об украино-венгерских отношениях. Так что коснемся ее мы только коротко, не вдаваясь во все детали.
Дело, разумеется, не в русском языке, как таковом. Русский язык стал жертвой агрессивной московской политики — инструментом враждебного Украине государства, оккупировавшего часть украинской территории, и отрицающего право Украины на независимость. По сути, он был низведен Москвой до положения несчастного бурята, загнанного безработицей и нищетой в танк, и отправленного завоевывать Украину. По-человечески такого танкиста может быть и жаль. Но, коль скоро он пришел убивать украинцев, его придется убить, чтобы он не мог убивать нас.
В условиях гибридной и многомерной войны, которую с момента распада СССР ведет против нас Россия, пытаясь вернуть Украину под свой контроль, русский язык представляет собой удобную лазейку, через которую в сознание украинцев можно безо всяких проблем, не тратясь на перевод, проталкивать российские точки зрения, ценности и нарративы. Не только явно политические, но и культурно-бытовые. А это значительно опаснее, поскольку все, исходящее от России — абсолютно все: книги, фильмы, сериалы, развлекательные шоу, детские мультфильмы — крайне токсично. Любой контент российского происхождения пропитан нацизмом, шовинизмом, презрением к другим народам и агрессией. И неполитический контент, в котором этот трупный яд бывает сложно распознать, может быть опаснее, чем открыто нацистское шоу Соловьева.
Это означает, что мы должны отбросить все, исходящее из сегодняшней России. И даже контент на русском языке, созданный в Украине, и не связанный с Россией прямо, не несет в себе опасности только в том случае, если его авторы занимают стойкую антироссийскую и антинацистскую позицию — а это во многих случаях далеко не так. По этой причине, постепенный отказ от русского языка, а в стратегической перспективе — уменьшение сферы его применения до масштабов, сопоставимых с численностью русского меньшинства, оправданы и необходимы. Для справки: по данным переписи 2001 года в Украине 77,8% украинцев и 17,3% русских, более свежих данных нет, ориентируемся на эти.
Дело, повторяю, не в языке, как таковом. Феномен русскоязычного украинца — явление той же природы, что и феномен англоязычного ирландца. Оба они, русскоязычный украинец и англоязычный ирландец, могут быть патриотами Украины и Ирландии, и отрицательно оценивать времена российского и британского владычества. Здесь, правда, остается, правда, вопрос о развитии украинской культуры — но российская культура на глазах деградирует, превращаясь в бредовый кошмар о «славном прошлом», а украинская, напротив, ощутимо расцветает. Так что за украинскую культуру можно не переживать: пройдет 50-70 лет — срок, с исторической точки зрения, ничтожный, и вопрос о «российском влиянии» в Украине будет закрыт навсегда, по причине окончательного одичания России. Но эти 50-70 лет нам нужно прожить, выстояв под напором не только прямой российской агрессии, но и российской деградации, культурной и моральной, заражающей нас через распространенный в Украине русский язык — и российский контент, проникающий через общее, в силу языковой близости, информационно-культурное пространство, ставшее глобальным в эпоху Интернета.
Тут, правда, есть важная деталь: нельзя торопиться. Уменьшение распространенности русского языка не должно опережать очищения сознания украинцев от идеологии, привычек, исторических интерпретаций и ментальности русского мира — и перехода к неприятию российских ценностей, в какой бы то ни было их форме. Если отказ от русского языка будет слишком поспешным, мы оставим на отторгнутом языковом пространстве часть нашего общества, с которой начнут работать наши враги, разрушая Украину. Поэтому, всячески пропагандируя и вводя в обиход украинский язык, нам нужно какое-то время поддерживать баланс двуязычия. При успешном развитии Украины мы придем и к полному отказу от русского языка — но сейчас время для этого еще не настало.
Минутку, а при чем тут венгерский язык? А он вообще тут ни при чем! Конечно, язык — это всегда, в числе прочего, еще политика. И политическое влияние венгерского языка в Закарпатье, несомненно, есть, но ситуация с ним в Украине принципиально другая. Как, к слову, и с языками других меньшинств.
Ровно так же обстоят дела и с двойным гражданством: есть Россия, и есть другие страны. От России, отрицающей наше право на независимость, нам необходимо шаг за шагом изолироваться по всем гуманитарным вопросам — языковым, гражданским, культурным, каким угодно еще: ров рыть поглубже, а крокодилов в него запускать позлее и побольше. Со всеми остальными странами, диаспоры которых живут в Украине, за исключением разве что российских сателлитов, вроде лукашенковской Белоруссии, промосковской Сербии, или столь же промосковской Армении, по гуманитарным и культурным вопросам нужен диалог. А по результатам этого диалога — заключение дополнительных соглашений, подгоняющих общий закон к конкретной, отдельной для каждой диаспоры ситуации.
Но в реальности все пошло совсем не так. Закон, писавшийся «под Россию», подмял под себя все меньшинства. Это, с одной стороны, ослабило его антироссийскую направленность закона, которую нужно прописывать в отдельном законе, скажем, «О противодействии российскому нацизму», который регулировал бы весь комплекс наши с Россией гуманитарных проблем: язык, диаспоры — наша там и российская у нас, культура, образование, контент российского происхождения. А, с другой — подставило остальные меньшинства под неоправданный удар.
И, если с Румынией, Болгарией и Польшей сгладить возникшие острые углы в дальнейшем более или менее удалось, то с Венгрией это не прошло. Не прошло по совершенно объективным причинам: роль диаспоры в венгерской истории и венгерской политике существенно большая.
Как развивался конфликт
Сразу после принятия закона министр иностранных дел Венгрии Петер Сийярто заявил, что Венгрия заблокирует все важные для Украины вопросы в международных организациях, включая интеграцию Украины в ЕС и НАТО. Венгрия также пообещала инициировать выход из Соглашения об ассоциации между Украиной и ЕС. Следуя этим обещаниям, посол Венгрии в НАТО не одобрил встречу НАТО-Украина на уровне министров, и встреча хотя и состоялась, но прошла на более низком уровне.
Конечно, Кремль был в восторге. Венгерское вето в НАТО высоко оценили и российские пропагандистские каналы Sputnik International и RT.
Началась эскалация напряженности. Орбан по объективным причинам не мог уступить «всухую» в чувствительном для него вопросе диаспоры, не получив хотя бы символических уступок с украинской стороны. Украина же, приняв закон, уравнявший нацистскую и агрессивную Россию с нормальными, ненацистскими странами, загнала себя в ловушку. Уступка Орбану дала бы повод Кремлю, требовать уступок и для русского языка, на что Киев пойти не мог. Но продолжение противостояния тоже отвечало кремлевским интересам!
К чему мы приходим
Дальнейшая цепочка дипломатических споров, угроз и запретов на въезд в Закарпатье венгерским политикам растянулась на годы. Россия всеми силами подыгрывала конфликту, организуя в Закарпатье провокации. Орбан использовал риторику о тяжелом положении венгерской общины Украины для демонстрации готовности встать на защиту венгров в любой точке мира. А в Украине такие партии,как «Свобода» и «Национальный корпус», стали называть украинцев венгерского происхождения «пятой колонной Будапешта».
Между тем, Закарпатье — сложный регион, где контрабанда и сопутствующие ей коррупция и криминал, застарелые инфраструктурные проблемы, российская агентура, играющая на раскачку ситуации, а также проблемы и обиды венгерской диаспоры сплелись в очень сложный клубок. Не стоит, право, в такой непростой обстановке вешать ярлык «пятой колонны» на всех, подряд, этнических венгров, с украинским, и, в большинстве случаев, также и венгерским гражданством. Есть шанс получить в ответ полное неприятие венгерской диаспорой Киева, и всего, что от него исходит. Предвидя возражения, замечу, что сегодняшняя ситуация в Закарпатье, несмотря на всю ее сложность, пока не подошла к этой черте, даже если кому-то кажется, что это не так. И не надо, чтобы она к ней подходила.
Но дальше — больше. Противостояние нарастало. С 2018 года Венгрия наложила постоянное вето на встречи между официальными лицами Украины и НАТО. Венгерская диаспора, чувствуя поддержку Будапешта, постепенно радикализировалась, а власти усиливали борьбу с попытками покушения на государственный суверенитет Украины. В итоге, обе стороны, и венгерская, и украинская, загоняли себя в пат, вдвойне скверный с учетом деструктивной деятельности России в ЕС и Украине.
Наконец, в начале декабря 2020 года депутаты Европарламента от «Фидес», а также от венгерской Христианско-демократической народной партии выступили с заявлением, в котором уже прямо обвинили Украину в создании в Закарпатье ситуации гражданской войны. В Кремле млели от восторга.
Первое потепление наметилось в январе 2021, когда после долгого перерыва в Киеве состоялась встреча министров иностранных дел двух стран: Петера Сийярто и Дмитрия Кулебы. Здесь уместно вспомнить, что в 2017 году Сийярто отклонил предложение тогдашнего главы МИД Украины Павла Климкина о личной встрече для переговоров на тему закона об образовании, заявив, что закон надо было обсуждать до его принятия. Это заявление Сийярто сделал, находясь в украинском Ужгороде, где провел встречу с директорами организаций закарпатских венгров и руководителями исторических церквей для согласования точек зрения. Отказ от встречи с Климкиным на этом фоне выглядел как явная игра на обострение конфликта и раскачку ситуации в Закарпатье, так что обвинять в испорченных украино-венгерских отношениях одну только украинскую сторону было бы неверно. Непродуманные действия совершали и Киев, и Будапешт.
Также неверно говорить о промосковской позиции Орбана. Венгрия, перманентно конфликтуя с руководством ЕС по множеству вопросов, просто лавирует между Брюсселем и Москвой — а Москва ей подыгрывает, раскачивая ЕС и извлекая выгоды для себя.
Но вернемся к украино-венгерским контактам. Январская встреча Сийярто и Кулебы хотя бы отчасти реанимировала их, после периода полной заморозки. В последний по времени раз главы МИД Украины и Венгрии общались на полях встречи министров иностранных дел стран НАТО 2 декабря.
К числу успехов украино-венгерской дипломатии за прошедший год можно отнести скандал в связи с подписанием 27 сентября Россией и Венгрией 15-летнего контракта на поставку газа в обход территории Украины, вспыхнувший было, но быстро погашенный. К числу нерешенных проблем — сентябрьское заявление главы канцелярии премьер-министра Венгрии Гергея Гуляша о том, что позиция Венгрии о блокировании переговоров Украины о вступлении в НАТО остается неизменной.
Очевидно, закон придется пересмотреть, уточнив, в числе прочего, его формулировки — пресловутая 7 ст. написана довольно небрежно и допускает широкие толкования. Кроме того, полезно было бы дифференцировать его применение по отношению к разным диаспорам, проведя консультации с их представителями и с заинтересованными странами. За вычетом, разумеется, России. С ней разговор о диаспорах и их языковых правах возможен только после полной деоккупации Донбасса и Крыма.
А еще было бы крайне желательно, чтобы наши отношения с Венгрией не сводились к одним только проблемам Закарпатья. Это лучше всего убережет их от новых кризисов.
