Геополитические в данном контексте означает политические тренды, ориентированные во вне. Этим они отличаются от трендов, направленных внутрь общества и государства, либо трендов, которые предлагают всему миру универсальные социальные идеи. Исходя из такого определения в РФ после 2014 г. очевидны три доминантных тренда с разными векторами: западники, восточники и самостийники.Москва 20 марта 2014 г. таки поставила жирную точку в хрестоматийной полемике западников и славянофилов, начатой перепиской Андрея Курбского с Иваном Грозным, выгравировав эту дату на медали "За возвращение Крыма". Нападение на Украину убило наповал идею объединения всех славян под крышей Москвы. Идею, с которой в Москве носились 500 лет, сначала в проекте православной империи, а с декабристов – в проектах панславистской республики.
Собственно, первый и сокрушительный удар по этой идее нанёс западник Петр I, за что и был предан анафеме сначала старообрядцами, которые сжигали себя заживо, лишь бы не служить царю-антихристу, а затем в XIX в. славянофилами. Переименование Московии в Россию славянофилы Петру I простили, но цивилизационную переориентацию на Европу и перенос столицы не прощали никогда. Славянофилы, как и старообрядцы, подозревали, что англичане с голландцами царя подменили во время его первой поездки в Европу, и искали этому подтверждения.
Но так как прошло много времени, то для славянофилов уже не суть было важно, что стало причиной отказа от проекта самобытной Московской империи, – иностранный агент на троне или ложная убежденность Петра I в правильности европейского выбора. Славянофилы были не против технической модернизации, особенно в военном деле, но отказ от бород и православных "скреп" считали национальной драмой, которую надо исправить.
С действительностью их примиряло лишь то, что империя всё-таки существует, пусть и не в таком формате, как им хочется. Эта обида на Петра I и реальную империю придавала славянофилам налёт оппозиционности, почти такой, как у КПРФ с её обидами на Горбачёва и Хрущёва. Но в условиях той автократии славянофилы были ещё более маргинальным трендом самостийников, чем КПРФ и Кара-Мурза с идей особой советской цивилизации как утерянного рая.
Призыв вернуться в рай лаптей и посконных рубах из конопли Московской и Новгородской Руси выглядел романтично и мог увлекать, но не выдерживал конкуренции с фабричной одеждой, а сами славянофилы так и не договорились между собой, что лучше: древнее самодержавие или вечевой строй.
У панславизма и славянофильства в СССР был статус между неопасным пережитком шовинистического прошлого и вспомогательной научной дисциплиной, подтверждающей правильность марксизма. После 1991 г. панславизм от него избавился, но из-за имперских притязаний Москвы и полиэтничного состава населения РФ всё равно остался неактивной и маргинальной идеологией без перспектив.
Война РФ исподтишка против Украины окончательно убила тренд славянофильства и никакими вскрикиваниями "Мы же братья!" его не реанимировать. Идеология "русский мир" априори не признаёт существования украинцев, – нет для них места в нём, как и для других славян. Украинцы и белорусы, как первые кандидаты на приём в "русский мир", после вступления в него должны стать "русскими" и выдавить из себя всю нерусскость. Как это делается наглядно показывают операция "Русская весна" 2014 г., правильное имя которой – "Русская зима", и политика оккупационных администраций РФ в Крыму, на Донбассе, в Приднестровье и в Абхазии.
"Русский мир" – это не панславистский проект, так как он превращает любых славян, и не только их, в русских. В рамках его нельзя быть славянином и не быть русским. Можно сказать, что условный Путин завершил начинание Петра I и окончательно убил панславистский проект в РФ. Новые панславянские проекты, если и возникнут, то уже в Киеве, в Праге, Минске или в Варшаве. Возможно, на Дальнем Востоке и Камчатке, но точно не в Москве. Белград тоже исключается, – Сербия слишком долго копировала имперскую политику Москвы, чем успела настроить против себя всех балканских славян.
Нынешний восточный или азиатский геополитический тренд в РФ – не новация. Его начало – появление "Казанской шапки" у Ивана Грозного и создание по её образцу так называемой "шапки Мономаха". Предполагается, что в числе трофеев, взятых в кремле Казани, была шапка, выполнявшая функцию короны у потомков Чингисхана. Но более вероятна версия, что эту шапку москвитяне не нашли, и Иван Грозный велел ювелирам изготовить два аналога такой шапки-короны.
Высокая вероятность того, что обе шапки были сделаны в одно время и одним мастером не вызывает возражений у исследователей. Её подкрепляет и тот факт, что "шапка Мономаха" впервые появилась только у Ивана Грозного. Его отец венчался на царство в просто некой шапке. Легенда о подарке якобы шапки-короны византийским императором киевскому князю Владимиру Всеволодовичу тоже давно опровергнута. Более того, в Римской империи шапок-корон не выпускали. На монетах Рима и Византии все императоры в лавровых венках и венцах-обручах, которые в итоге эволюционировали в корону с крестом. Такая шапка – это азиатская мода. Поэтому западник Петр I отменил практику венчания в "шапке Мономаха" и заказал себе корону европейского образца.
Но для Ивана Грозного обе шапки были крайне важны. Если обладание мифической "шапкой Мономаха" служило символичным основанием требовать у Гедиминовичей Киев и все земли Рюриковичей, то "Казанская шапка" символично позволяла собирать все "земли татарские" улуса Джучи. Иван Грозный успешно справился только с собиранием земель татарских – после завоевания Сибири Московия сравнялась в размерах с империей испанцев. Не удивительно, что с подачи англичан её некоторое время в Западной Европе называли "Великой Тартарией". Англичане пользовались расположением Ивана Грозного, помышлявшего о женитьбе на их королеве Елизавете, поэтому лучше других знали реалии Московии. Они правильно поняли, что Московия по социальной структуре – это типичная азиатская деспотия, занятая собиранием "земель татарских", но не учли наличие в ней западнического тренда и многовекторной динамики всего процесса. Сами москвитяне в это время видели себя преимущественно "срединной империей" подобно китайцам, но с православным уклоном. Этот уклон питал западнический тренд и не позволял царям при венчании надевать "Казанскую шапку".
Западник Петр I азиатский геополитический тренд обнулил, а преемники свели его лишь к продолжению примитивной территориальной экспансии в стиле варягов-русов Рюрика и Ивана Грозного. Завоеванные за Уралом земли облагали данью, сбор которой обеспечивали казаки – русская версия татарских баскаков, и на этом культурное влияние России в основном заканчивалось. К европейской колониальной политике Россия стала медленно переходить только при Александре II и с малыми достижениями. В результате в тот момент, когда европейские колониальные системы совсем распались, Леонид Брежнев выдвинул программу срочной колонизации Сибири, Якутии и Дальнего Востока.
Самобытное возвращение этого тренда начали большевики с пророчеств Ленина о том, что мир социализма будет прирастать Китаем, Индией, Монголией и другими странами Азии. Но пока КПСС не стала неофициально популяризовать фантазию Гумилёва о том, что монголо-татарского ига не было, а был полезный симбиоз Руси и Орды против Запада, то советский азиатский тренд был лишь экспансией универсального марксизма на Восток. Благодаря Гумилёву и разлагавшейся КПСС восточный тренд вернулся в культурное поле СССР, перешёл по наследству к РФ, а с 2014 г. возвращается и в её политическое поле.
Евразийские идеи Дугина и других, которые до 2014 г. были главным геополитическим трендом в РФ, построены на постулате "Европа от Лиссабона до Владивостока". Поэтому они западнический, а не восточный тренд, вопреки упоминанию Азии, и даже не возврат к идее "срединной империи". Практическим их применением должно было стать принятие РФ в ЕС, чего Кремль отчаянно добивался в 2000-ых. Но ЕС отказывал, логично выдвигая главное условие: сначала РФ надо стать настоящей, а не фиктивной демократией, и лишь тогда её примут в Евросоюз. Самый простой тест на демократию – власть должна дважды перейти от правящей партии к оппозиционной. С 1993 г. в РФ это ни разу не произошло.
Евросоюзу также хватает проблем с неустойчивыми и недоделанными демократиями в Восточной и Южной Европе и глупо дополнять их ещё и автократией из РФ. Если принять РФ, то по числу населения она получит около 28% голосов в Совете Европы, и используя разных "друзей Путина" может в нём доминировать. Произойдёт "мирный захват" в духе "завещания Петра I", хотевшего купить пару княжеств в Священной Римской империи, чтобы участвовать в её съездах и выборах императора и так подчинить её. Купить не удалось, но после Семилетней войны Пруссия стала де-факто вассалом России, за что обеих искренне ненавидели Маркс и Энгельс.
План "завещания Петра I" обнулил Наполеон, когда упразднил Священную Римскую империю германской нации. Россия осталась с Пруссией, но без Германии. После победы над Наполеоном и подавления волн Великой Французской революции Россия и Австрия в 1818 г. создали "Священный союз" монархов Европы, через который они контролировали почти всю её территорию. Его решения не распространялись только на Великобританию и Османскую империю, имевших в "Союзе" статус наблюдателей. Революции 1830-1831 г., "Весна народов" 1848-1849 г. и Крымская война 1853-1856 г. уничтожили этот "Союз" и остановили экспансию России в Европу. После войны ей даже запретили иметь военный флот и крепости на Чёрном море.
Николай I, подобно Путину, мог бы назвать роспуск "Священного союза" величайшей геополитической катастрофой, но это слово ещё не существовало. В 1863 г. уже Франция и Великобритания совершили роковую ошибку, сведя помощь восставшим полякам лишь к предоставлению им убежища и минимуму давлению на России в стиле "Организации обеспокоенных наций". Австро-Венгрия и Пруссия были и вовсе на стороне России, а остальным было безразлично. В результате Россия удержала Польшу, восстановила флот и крепости на Чёрном море и вернулась к активной политике своего западничества, суть которой: если Европу нельзя завоевать, то её надо купить. Стержнем ошибки Лондона и Парижа была надежда, что реформы Александра II направят Россию по западному пути развития: сначала к либеральному государству и обществу, а затем и к демократии.
В России всё это видели иначе. В Московии раньше других автократий Азии поняли, скорее интуитивно, чем в процессе анализа, что самоизоляция и консервация – это путь в никуда. Петр I дал ей гигантскую фору в 150 лет, когда начал активную модернизацию по образцу Европы в то время как Китай, Япония и другие страны Азии проводили её крайне дозированно или уходили в самоизоляцию. Но в России процесс европеизации видели лишь как военно-техническую модернизацию автократии, которая облегчит завоевания.
Поэтому старалась выглядеть и одеваться как в Европе, тем более что воевать в кафтанах-малахаях было неудобно и даже неприлично, но отменять рабство в форме крепостного права не планировали. Большевики пошли тем же путём. Их совхозы и колхозы – это возврат к царским имениям (госхозам), преобладавшим над имениями дворян, две трети которых к 1861 г. были в залоге у госбанков.
Большевики вернули тотальное государственное рабство времён Петра I и уничтожили результаты социальной модернизации реформ 1860-1870-ых годов и Первой российской революции. У Запада они взяли только внешние признаки цивилизации Европы: атеизм, социалистическую фразеологию, трактора, станки, холодильники и другие бытовые новации, а также моду в одежде. С модой, однако, они враждовали в духе славянофилов. Их западническая модернизация была ещё более поверхностной, а не сущностной, чем модернизация Александра II. Это и имела ввиду Тэтчер, когда назвала СССР Верхней Вольтой с ракетами.
Политический менеджмент Запада до 1948 г., особенно в США, в целом устраивало то, что большевики энергично проводят пусть и такую, но модернизацию азиатской страны. Предполагалось, что технологическая и бытовая модернизация со временем приведут и к социальной модернизации в СССР. Запад и сам увлекался социалистическими проектами, и запрет в СССР монархизма, клерикализма и других элементов традиционного общества ему импонировал.
Настороженность вызывала экспансионистская риторика большевиков о мировой революции. Но советско-польская война 1920 г. показала, что Красная армия ещё долго будет не готова нести социализм на своих штыках. В 1925 г. большевики и вовсе объявили о строительстве социализма в одной отдельной стране, их воинственная риторика пошла на спад, и стала меньше тревожить Запад. Беспокойство она вызывала только у стран Европы, граничащих с СССР. США и вовсе импонировал подчёркнутый демократизм большевиков, вожди которых носили обычную одежду, а не фраки и шляпы с перьями. В этой ситуации можно было наблюдать, к чему приведёт их эксперимент, и оказывать поддержку их политике индустриализации, чтобы через неё влиять на его ход. Поэтому правительства в США не мешали частным компаниям торговать с СССР, но не спешили с его признанием до 1933 г., пока национал-социалисты не захватили власть в Германии и не начали ограничивать в ней демократию.
Вопреки риторике о "враждебном окружении", большевики никогда не уходили в настоящую самоизоляцию, подобно Китаю и Японии. "Железный занавес" они опустили только для личных контактов, которые им было сложно контролировать, но никогда не прерывали торговлю и дипотношения с "враждебным окружением", включая фашистскую Италию и нацистскую Германию. Более того, с 1921 г. и до роспуска КПСС они активно создавали за рубежом различные неправительственные организации национального типа, обычно это были общества дружбы с СССР, и международные Красные Интернационалы – Спортивный, Профсоюзный и другие. "Друзья России" в Европе – это отнюдь не новая "нано-технология" Кремля, – ещё Маркс страстно занимался их разоблачением.
Большевики, вопреки своей антизападной риторике, были в России таким же западным геополитическим трендом, как и Петр I, почему они и давали царю в целом позитивную оценку, а методы управления их роднили. Антизападная риторика стабильно звучали в России с Николая I до Николая II, в том числе от Герцена и другой оппозиции, но все её правительства следовали западническому тренду, который диктовали несколько факторов.
Прежде всего, география. Экспансия в Китай к ХХ в. стала для России невозможной, в чём она убедилась, потерпев поражение от Японии. Экспансия в Афганистан, Индию и Тибет упиралась в горы Гиндукуша. Всё это были далёкие театры военных действий с большими затратами и малым результатом.
Персия была под защитой Великобритании, а Османская империя в союзе с Великобританией, Германией и Францией, из-за чего война здесь могла стать повторением Крымской войны. Оставалась только экспансия в Европу, которая для России была главным потребителем её зерна, дерева и другого сырья. При этом в Европе делали машины и владели технологиями, которые возбуждали воображение не только российских народников, мечтавших соединить их с сельской общиной, и таким путём быстро войти в царство социализма.
Европа могла стать самым дорогим алмазом в короне Российской империи. Оставалась сущая малость – вставить его в корону.
Крымская война показала – завоевание Европы невозможно. Поэтому оставался путь "завещания Петра I" – скрытное проникновение, поиск союзников, игра на противоречиях и поглощение по частям. Это удавалось делать в период от Елизаветы до Александра I. Но условия требовали, чтобы Московия выглядела по-европейски, и тем самым обрекали все её правительства следовать западническому тренду, даже если они как Николай I и Герцен говорили о загнивании Европы. Большевики этот тренд дополнили только идеей мировой пролетарской революции и коммунизма, взятой с Запада, которую пользуясь ослаблением Британской либеральной империи, сразу попытались продать как собственную в Персию и в Афганистан. Экспортировать её в Азию им удавалось, но в Европе дела шли неважно. Там строили свои социализмы и точно знали, что социализм и коммунизм – это не одно и то же. Поэтому Коминтерн долго принимал резолюции о социал-демократах как враге № 1, а итальянским фашистам отдавал второе место. "Мировая буржуазия" была слишком абстрактным понятием, чтобы участвовать на равных в этом конкурсе.
Путинский режим тоже вынужден следовать западническому тренду в силу всё тех же факторов, но с поправкой, что в экспорте в Европу место зерна и леса заняли нефть и газ, а у дальней границы РФ появилась модернизированная "красная" автократия Китая. В силу геополитического притяжения Китая и войны, которую РФ ведёт в Украине, в ней с 2014 г. и формируется восточный тренд, как альтернатива западному. Их комбинацией может стать тренд к самостийности во всех регионах РФ, кроме Москвы. Восстановление Дальневосточной республики сейчас выглядит большей реальностью, чем война КНДР с США в 2017 г. Назвать этот тренд "сепаратизмом" нельзя, поскольку придётся назвать так все социальные движения от Нидерландской революции XVI в. и до роспуска Лиссабоном в 1974 г. после "Революции гвоздик" Португальской колониальной империи. Тем более, что в России тренд самостийности имеет собственную давнюю историю, а глобализация вдыхает в него новую жизнь.
По аналогии с греческими "чёрными полковниками" политический режим в РФ можно назвать диктатурой "серых полковников" – высших офицеров её спецслужб. Именно они возглавляют сообщество силовиков, управляющее Россией, и они же деятельные носители западного и восточного геополитических трендов в ней. Так как оба тренды различаются не только по географическому направлению, но и по другим характеристикам, то процесс их реализации неизбежно рождает конфликты между силовиками, которые журналисты склонны несколько неточно называть "войной спецслужб" за передел "кормовой базы". В реальности эти конфликты имеют более глубинные причины. В ближайшие время именно они в связке с указанными геополитическими трендами и будут определять всю политику в РФ.
